Неточные совпадения
А в маленькой задней комнатке,
на большом сундуке, сидела, в голубой душегрейке [Женская теплая кофта, обычно без
рукавов,
со сборками по талии.] и с наброшенным белым платком
на темных волосах, молодая женщина, Фенечка, и то прислушивалась, то дремала, то посматривала
на растворенную дверь, из-за которой виднелась детская кроватка и слышалось ровное дыхание спящего ребенка.
— Приезжает ко мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настает Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом
на сих же днях поступает в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку с дамой и погналась за ними, и даже схватила его за
рукав, и взывала к содействию публики, крича
со слезами: «Боже мой, он мне должен!» Но это повело только к тому, что ее от должника с его дамою отвлекли, а привлекли к ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте.
— Да какое же большое (входит Петр
со стаканом для Катерины Васильевны), когда я владею обеими руками? А впрочем, извольте (отодвигает
рукав до локтя). Петр, выбросьте из этой пепельницы и дайте сигарочницу, она в кабинете
на столе. Видите, пустяки: кроме английского пластыря, ничего не понадобилось.
Она побелела, пополнела; руки у ней под кисейными
рукавами стали «крупичатые», как у купчихи; самовар не сходил
со стола; кроме шелку да бархату, она ничего носить не хотела, спала
на пуховых перинах.
Низко наклонив голову и глядя в землю, он ходил
со двора
на двор и, постукивая палкой с железным концом, утирал слёзы
рукавом своих лохмотьев или концом грязного мешка и, не умолкая, певуче, однотонно рассказывал своему помощнику...
Поглубже натянув картуз, Алексей остановился, взглянул
на женщин; его жена, маленькая, стройная, в простеньком, тёмном платье, легко шагая по размятому песку, вытирала платком свои очки и была похожа
на сельскую учительницу рядом с дородной Натальей, одетой в чёрную, шёлковую тальму
со стеклярусом
на плечах и
рукавах; тёмно-лиловая головка красиво прикрывала её пышные, рыжеватые волосы.
— Бог
на помочь! — поздоровался я
со стариком, который
рукавом старой пестрядевой рубахи вытирал свое красивое, широкое лицо, покрытое каплями крупного пота.
Когда старик вернулся
со станции, то в первую минуту не узнал своей младшей невестки. Как только муж выехал
со двора, Липа изменилась, вдруг повеселела. Босая, в старой, поношенной юбке, засучив
рукава до плеч, она мыла в сенях лестницу и пела тонким серебристым голоском, а когда выносила большую лохань с помоями и глядела
на солнце
со своей детской улыбкой, то было похоже, что это тоже жаворонок.
Но при исполнении казни произошла неловкость
со стороны Аннушки круглой, она плеснула кипятком
на руку самой Аннушке Шибаёнку; та выронила от боли вилку, а в это время крыса укусила ее за палец и с удивительным проворством по ее же
рукаву выскочила наружу и, произведя общий перепуг всех присутствующих, сделалась невидимкой.
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей
со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, — в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, — когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек,
на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные
рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, — в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
Музыканты, дворовые люди предводителя, стоя в буфете, очищенном
на случай бала, уже заворотив
рукава сюртуков, по данному знаку заиграли старинный польский «Александр, Елисавета», и при ярком и мягком освещении восковых свеч по большой паркетной зале начинали плавно проходить: екатерининский генерал-губернатор,
со звездой, под руку с худощавой предводительшей, предводитель под руку с губернаторшей и т. д. — губернские власти в различных сочетаниях и перемещениях, когда Завальшевский, в синем фраке с огромным воротником и буфами
на плечах, в чулках и башмаках, распространяя вокруг себя запах жасминных духов, которыми были обильно спрыснуты его усы, лацкана и платок, вместе с красавцем-гусаром в голубых обтянутых рейтузах и шитом золотом красном ментике,
на котором висели владимирский крест и медаль двенадцатого года, вошли в залу.
И точно: он так живо повел дело, так горячо принял к сердцу интересы Вязовнина, что два часа спустя бедный Борис Андреич, отроду не умевший фехтовать, уже стоял
на самой середине зеленой полянки в Венсенском лесу,
со шпагой в руке, с засученными
рукавами рубашки и без сюртука, в двух шагах от своего также разоблачившегося противника.
Степенно шаркая калошами по плитяному полу, Иван Вианорыч пробрался
на свое обычное место, за правым клиросом у образа Всех Святителей, которое он, по праву давности и почета, занимал уже девятый год. Там стоял, сложив руки
на животе и тяжело вздыхая, рослый бородатый мужик в белом дубленом тулупе, пахнувшем бараном и терпкой кислятиной.
Со строгим видом, пожевав губами, Иван Вианорыч брезгливо тронул его за
рукав.
Спервоначалу девицы одна за другой подходили к Параше и получали из рук ее: кто платок, кто ситцу
на рукава аль
на передник. После девиц молодицы подходили, потом холостые парни: их дарили платками, кушаками, опоясками. Не остались без даров ни старики
со старухами, ни подростки с малыми ребятами. Всех одарила щедрая рука Патапа Максимыча: поминали б дорогую его Настеньку, молились бы Богу за упокой души ее.
До прихода поезда студент стоял у буфета и пил чай, а почтальон, засунув руки в
рукава, всё еще
со злобой
на лице, одиноко шагал по платформе и глядел под ноги.
— Смирится он!.. Как же! Растопырь карман-от! — с усмешкой ответил Василий Фадеев. — Не
на таковского, брат, напали… Наш хозяин и в малом потакать не любит, а тут шутка ль, что вы наделали?.. Бунт!..
Рукава засучивать
на него начали, обстали
со всех сторон. Ведь мало бы еще, так вы бы его в потасовку… Нечего тут и думать пустого — не смирится он с вами… Так доймет, что до гроба жизни будете нонешний день поминать…
И рвет и мечет,
на кого ни взглянет, всяк виноват. Пришел в работную, и потолок и стены новой избы, ровно сажа. Развоевался
на работников, будто они виноваты, что печи дымят. Кричит, лютует, то
на того, то
на другого кидается с бранью, с руганью, а сам
рукава засучает. Но теперь не весна, работники окрысились, зашумели, загалдели, и, только что крикнул хозяин: «Сейчас велю всех
со двора долой!», они повскакали и закричали задорно в один голос: «Расчет давай, одного часа не хотим работать у облая».
Петя утирает
рукавом глаза, садится
со вздохом
на прежнее место и начинает вырезывать даму. Зайкин идет к себе в кабинет. Он растягивается
на диване и, подложив руки под голову, задумывается. Недавние слезы мальчика смягчили его гнев, и от печени мало-помалу отлегло. Чувствуются только утомление и голод.
Замухришин вытирает
рукавом глаза, поднимается
со стула и выказывает намерение снова стать
на одно колено, но генеральша останавливает и усаживает его.
Шапка нашлась
на дне повозки. Кузька
рукавом стряхнул с нее сено, надел и робко, всё еще с выражением ужаса
на лице, точно боясь, чтобы его не ударили сзади, полез в повозку. Матвей Саввич перекрестился, парень дернул за вожжи, и повозка, тронувшись с места, покатила
со двора.
Митька, видя, что учитель, как он называл немца, не обращает
на него никакого внимания, снова ободрился и благополучно стал есть свою котлетку, так громко чавкая
на весь стол и причмокивая губами от удовольствия, что Мая и Юрик, а заодно с ними и веселая Евгеша просто задыхались от смеха. Потом, покончив наконец
со злополучной котлетой, он как ни в чем не бывало обтер губы
рукавом куртки и высморкался в салфетку, очевидно, принимая ее за носовой платок.
Вспыхнул Хабар и встал во всю молодецкую высоту свою
со скамьи,
на которой до сих пор сидел перед Палеологом. Он засучил правый
рукав своего кафтана и, гордо подбоченясь левою рукой, закрутил большой палец ее блестящим поясом.
— Ох! Боже, боже мой!.. что-то у меня в груди… Ничего, ничего, — произнесла она тише, уцепясь за
рукав арабки, — это пройдет скоро… Слышишь ли? скажи ему, что посреди самых жестоких мук… милый образ его был передо мною… пойдет
со мной… что имя его…
на губах… в сердце… ох! милый… Артемий… прости… Арт…